Шпионаж - это не профессия, это состояние души.
Ну вот, как и обещал - первая глава. Как обычно, жду отлова речевых и грамматических ошибок...
Вступление.
Далеко-далеко отсюда находится Край, выступающий над бездной, как резная фигура на носу величественного каменного корабля. С самого края пустынного выступа льётся вниз мощный поток воды – это река Краевая, и это конец её долгого пути. читать дальше
Чуть выше по течению лежат таинственные Каменные Сады, где высокими кучами вздыбились летучие камни, что поднимают в воздух корабли воздушных пиратов. Ещё чуть дальше – и поток пробегает под самой огромной в Крае летучей скалой, на которой построен воздушный город Санктафракс, извивается меж доков и пристаней Нижнего Города, плещет около канализационных труб, по которым в кружащуюся воду сбрасывают отходы городские фабрики и литейные цеха.
За Нижним Городом раскинулись опасные Топи, где блестят огромные пустынные трясины и ползучие грязевые дюны. Поскольку река здесь почти полностью уходит под землю, она подмыла грунт, испещрив его оспинами грязевых ям. И когда давление под поверхностью становится слишком сильным, коварные ядовитые ямы взрываются без предупреждения. Под землёй поток остаётся и тогда, когда пересекает Сумеречный лес. Кое-кто утверждает, что это происходит из-за предательских опьяняющих чащоб – жуткого места, которое лишает разума и чувств тех, кто в нём затерялся, и даже в умиротворении смерти оно отказывает, не позволяя вошедшим под сень деревьев найти путь назад.
И лишь в Дремучих лесах Краевая вновь показывается из-под земли, вбирая в себя притоки и разделяясь на многочисленные протоки, что веером разбегаются по бесконечному лесу, незаметно сплетаясь в источнике всех вод Края, называемом Риверрайз. И этот лабиринт водных потоков – ручьёв, речек, рек, что прыгают по камням быстрыми и стремительными водопадами, что расползлись во все стороны, превратившись в кишащие мошкарой лесные болота, что слились в глубокие, чистые как кристаллы, озёра, – весь этот лабиринт является живой кровью Края, той кровью, что притягивает всех существ этих земель.
Вэйфы и лесные тролли, кучкогномы и дуркотроги, гоблины всех пород – кривозубые, пилозубые, розовоглазые, лопоухие и даже серые. Одни беспощадные, как воинственные орды изукрашенных шрамами плоскоголовых и молотоголовых гоблинов. Другие миролюбивые, как гоблины-мокроноги и их близкая родня, спокойные гоблины-сиропщики. Но все вместе и каждый в отдельности, они зависят от воды, что течёт через их покрытую тёмными лесами родину.
Исследователь нашёл бы в Дремучих лесах бесчисленное количество необычных созданий: от толстолапов-одиночек до стай зубогрызов; от жаб-вонючек, убивающих жертву ядовитым дыханием, до червей-чурбаков, что становятся на дыбы и проглатывают добычу целиком; от словоохотливых троллей-балабол с их странными глазами до бородатых, похожих на бочки, зубоскалов с ноздрями на макушке и с ногами, как у древесной лягвы.
Но среди них есть один странный и немногочисленный народ. Лишь самый отважный естествоиспытатель смел бы надеяться на встречу с ним. Этот народ – из числа самых недоверчивых и таинственных жителей Дремучих лесов – окружил себя такими тайнами и живёт так отшельнически, что большинство учёных сомневается в его существовании и считает, что он – всего лишь часть мифов и легенд.
Однако эти учёные заблуждаются. Тайное племя действительно существует. Оно называется злыднетрогами. Как принято у всех народов Дремучих лесов, предания злыднетрогов передаются от поколения к поколению, из уст в уста. Истории эти повествуют о личной отваге, силе духа, приключениях и открытиях.
Одну из них мы и хотим вам рассказать…
Глава 1.
Зубоскальчик.
Я, Моджин, была когда-то каменным пилотом. Я летала сквозь сердце ледяных штормов, била в Топях гнилососов-альбиносов, сражалась с небесными галеонами среди пылающих железных сосен, в воздухе, чёрном от удушливого дыма… И всё это время я удерживала в небе воздушный корабль. Сейчас я должна использовать всё своё мастерство, чтобы противостоять унынию, которое угрожает уничтожить меня. Осторожно поплыть по его течению, взять обратно под контроль и использовать воспоминания, как вороты и рычаги на платформе летучего камня, как я это проделывала, будучи каменным пилотом…
Я закрываю глаза, глубоко вздыхаю и возвращаюсь назад, назад, к самому началу этой истории, которая зародилась глубоко под Дремучими лесами, в Великой Пещере Трогов – месте, где я, Моджин, дочь Лоэс, дочери Лоам, правнучки первой Пещерной Матери, Аргил, впервые открыла глаза. Сегодня дуб-кровосос одарил меня восемьдесят восьмым годом жизни, и хотя это внушительный возраст даже для злыднетрога, я всё ещё выгляжу, как двенадцатилетняя.
И это – самая главная моя тоска, та печаль, что я скрываю внутри себя, как заботливо оберегаемый летучий камень в клети воздушного корабля. То вниз, то вверх – но всегда внутри.
Сейчас, когда я стою на краю пустынного Риверрайза и смотрю на простирающиеся впереди безбрежные Дремучие леса, моё сердце наливается тяжестью, словно летучий камень, раскалённый пылающими кострами памяти. И тоска – этот ужасный груз в самом сердце моего существа – заставляет меня перешагнуть через край и нырнуть вниз, как этот камень, - туда, в чёрное ничто, откуда уже не будет возврата…
Но мне следует вернуться к самым ранним воспоминаниям – к воспоминаниям о дивной пещере, где я родилась. Слёзы наворачиваются на глаза, стоит лишь подумать о ней…
Она была красивой, такой красивой. Крепкие, похожие на колонны, корни деревьев, что росли в Навершье, простирались в воздухе от сводчатого потолка до мягкой почвы на полу пещеры - те корни, что давали нам всё необходимое для жизни.
Кроме корней священного дуба-кровососа, здесь было множество других. Некоторые, как корешки сладкого колыбельного дерева или жёлтого смаклёвника, кормили нас. Другие – железная сосна, свинцовое и медное деревья – приносили урожай сырья для жилищ. А некоторые – например, корни очаровательной зимницы или нежной плакучей ивы, - мягко сияли, купая пещеру в успокаивающем пастельном свете.
А ещё там было подземное озеро, полное кристально-чистой воды. Близ него, где клубок корней расходился широким веером, мы, троги, построили бумажные капсулки-дома, громоздящиеся один на другом и образующие «троговы соты». Они были круглые и удобные, отделённые друг от друга общими переходами, и когда кто-нибудь был в домиках – днём ли, ночью ли, - те освещались изнутри мерцающими корнесвечками.
Ах, как я любила смотреть на прохладное озеро. Я созерцала мягкий свет троговых сот, отражающийся в тихих водах, и ждала, когда же с уборки урожая корней вернётся Лоэс – моя милая мама.
Уже сколько лет прошло, а я всё ещё так ясно её помню – статную, высокую, в бумажном платье и с великолепными татуировками, покрывавшими её сильные руки и блестящую лысую голову. Тощие, худосочные троги-мужчины трусили рядом с мамой, неся её тяжеленную косу и кран для корней, пока она сама тащила вязанку побегов колыбельного дерева и нектар смаклёвника нам на ужин. Завидев её, я вопила от радости и неслась домой, чтобы успеть зажечь корнесвечки и расстелить обеденную скатерть до того, как мама вернётся.
А после ужина в нашем маленьком сияющем жилище она усаживала меня на пол и расчёсывала, и заплетала, и украшала бусинками, и переплетала шнурками мои волосы, рассказывая при этом разные истории. Это были чудесные повести про злыднетрогов, про первую Пещерную Мать Аргил, и про то, как она основала нашу колонию под корнями священного дуба-кровососа, выкопав с дочерьми первую маленькую пещеру и создав крошечный прудик для росы. Укрытая от ужасов и опасностей Навершья, колония процветала, а пещерка выросла в величественную пещеру трогов, которая была так хорошо мне знакома.
Здесь, в царстве сияющих корней и блестящего озера, не было ни снега, ни дождя, ни ураганов, ни гроз. Пещера укрывала нас. Она дарила нам прохладу, когда жители Навершья плавились от жары, и хранила для нас тепло, когда железные сосны стонали под тяжестью снега и льда. О, пещера не только укрывала, но ещё и хорошо защищала нас.
Любой трог знает, что наверху, в Дремучих лесах, полно племён, ведущих вечную битву. Там постоянно вспыхивают сражения, а мародёрствующие орды грабят соседей и шарятся по деревням друг друга. Ужасные боевые стаи шраек, невежественные банды молотоголовых гоблинов и шайки бродячих работорговцев охотятся на слабых и доверчивых. И, словно бы этого мало, за каждым деревом и на каждой тенистой опушке таятся страшные лесные создания – жабы-вонючки и реющие черви, вжик-вжики и зубогрызы.
Но пока в Навершье все эти племена сражались и все эти твари друг друга жрали, мы, троги, мирно жили, укрываясь под пологом пещеры. А если какой-нибудь нежеланный гость подобрался бы слишком близко ко входу, то священный дуб-кровосос вместе со своим закадычным другом, смоляной лозой, быстренько бы о нём позаботились. Большинство из жителей Навершься знает по горькому опыту, что поляну, на которой пустил корни дуб-кровосос, следует обходить сторонкой. Посему мы, злыднетроги, живём мирно и счастливо в наших прекрасных пещерах подальше от суеты и войн Навершья.
По той же причине мы стали самым таинственным народом бескрайних Дремучих лесов. Немногие жители Навершья видели злыднетрога своими глазами. На самом деле, я обнаружила, что очень многие в нас не верят и считают пустыми россказнями старых троллих-балабол.
Вот что я, будучи маленькой, запоминала, сидя у ног матери, пока та расчёсывала и перевязывала шнурками мои прекрасные струистые оранжевые волосы. Но обе мы знали, что я их потеряю, когда дуб-кровосос подарит мне двенадцатый год жизни и превратит в злыднетрога на Кровавой Церемонии. Ах, Кровавая Церемония, невероятное превращение, которое лишь однажды происходит в жизни трога!..
Ну вот, опять в моём сердце тоскливая тяжесть – эта невыносимая, невыносимая тяжесть. Надо быть осторожной, а не то она сбросит меня вниз. Надо попробовать облегчить её; охладить печаль, как охлаждают перегретый камень, нажимая на спусковой рычаг и осыпая его ледяной землёй, сыпящейся сверху песчинка за песчинкой.
Так, идея: подумаю-ка я о Мигуне…
Точно. Мигун. Мой милый щенок, малыш-зубоскал. Наверное, ему было всего лишь несколько часов отроду, когда я впервые увидела его угнездившимся в огромных, протянутых ко мне, руках мамы.
- Держи, Моджин, цветочек мой, - сказала она радостно, и её налитые кровью глаза сверкнули, когда она вручила мне зверушку. – Смотри, что я тебе принесла.
Я улыбнулась. Хоть матери-злыднетроги и выглядели огромными и страшноужасными, но со своими детьми они были исключительно нежны и заботливы. Подсовывая дочерям на воспитание домашних зверьков, они верили, что те в свою очередь станут хорошими матерями. И Лоэс не была исключением.
- А кто это? – поинтересовалась я.
Мохнатая рыжая тварюшка с сильными задними ногами и большим-пребольшим ртом таращилась на меня широко раскрытыми доверчивыми глазами.
- Жители Навершья зовут их зубоскалами, - улыбнулась в ответ Лоэс. – Этот – ещё щенок. Знаешь, на той медной сосне, что у входа в пещеру, кладка вывелась, и малыш попал в наши тенёта. Из зубоскалов получаются отличные питомцы – они привязчивые, их легко воспитывать, и у нас не будет проблем, потому что он не болтун.
(Мы, троги, никогда не пустим в пещеру существо, которое может выдать тайну нашего существования.)
- Жаль только, что он мальчик, - сказала мама и хихикнула. – Как назовёшь-то?
Я посмотрела на крошечное созданье, и тут же его рот раскрылся, словно в улыбке, а огромные жёлтые глазищи на секунду захлопнулись.
- Мигун, - произнесла я. – Я буду звать его Мигуном.
С этого дня мы с Мигуном были неразлучны. Я кормила его толстыми розовыми червяками, живущими на шишковатых корнях плакучей ивы, причём он их ел только тогда, когда я их давила и они прекращали извиваться. Я кидала скользких червей в широко разинутую пасть щенка, а он нетерпеливо лаял и вилял тонким, как кнут, хвостом.
Мигун быстро подрос на диете из червяков, и мы принялись облазивать с ним всю пещеру сверху донизу. Мы чупахались в свежем озере, гонялись друг за дружкой между гроздьями корней и играли в прятки среди домиков троговых сот. И лишь к одному месту Мигуну не следовало приближаться – к огромной колонне корней дуба-кровососа, находившейся в самом центре пещеры.
Когда эти корни сияли красным светом, он верещал от ужаса и мчался подальше, словно бы чуя, что там, наверху, священный дуб-кровосос глотает какую-то невезучую добычу. Ну, это было и к лучшему, потому что животным не разрешалось входить под корневой купол, где находился главный поильный корень, и где совершалась Кровавая Церемония.
Так, я не должна думать об этом.
Любимое место Мигуна было возле нижнего входа в тоннель, ведущий в Навершье. Всякий раз, когда мы туда приходили, он начинал волноваться и рваться, и высоко подпрыгивать на сильных лапах, вываливая язык из широкой пасти. Он нюхал воздух, идущий снаружи, и в его янтарных глазах загоралось что-то дикое. Порой мне приходилось буквально утаскивать его оттуда на верёвке из корней болотника, привязанной к ошейнику. Но с каждым днём Мигун становился всё сильнее.
Когда я рассказала о его поведении маме, она улыбнулась и нежно взъерошила мне волосы.
- Не забывай, желудёнок, - сказала она, - что настоящий дом Мигуна – Навершье. Он должен жить на самых макушках деревьев, и этот инстинкт зовёт его…
- Но его дом здесь, со мной! – запротестовала я. – Он – мой Мигун, и я люблю его!
- Скоро твоя Кровавая Церемония, - нежно сказала Лоэс. – После неё твои чувства изменятся. У тебя не останется времени на зверьков, ты должна будешь растить свою собственную дочь.
- Я всегда буду любить Мигуна! – закричала я, яростно прижимая к себе щенка.
- Ты хорошо воспитывала его, но если действительно хочешь доказать свою любовь, то отпусти его, прежде чем станешь злыднетрогом, - отозвалась Лоэс.
Всякий раз, когда я вспоминаю дорогие мамины слова, у меня слёзы наворачиваются на глаза. Конечно, она была права. Я знала это, как и положено трогу двенадцати лет отроду. Зато я не знала – да и не могла знать, - что это доказательство любви навсегда изменит мою жизнь.
Я помню всё, как будто это произошло вчера. Лоэс и другие злыднетроги осмотрели меня, отметив, что волосы мои обрели глубокий оранжевый блеск, моя белая кожа стала отливать жемчугом, а глаза засверкали ярче и синее, чем когда бы то ни было. Они сочли, что я готова к превращению в злыднетрога, и поспешили подготавливать главный поильный корень. Моя Кровавая Церемония должна была совершиться на следующий день. Оставалось сделать лишь одно.
Я проснулась с тяжёлым сердцем и трясущимися пальцами, взяла конец Мигунова поводка и отправилась ко входу в пещеру.
Я уводила моего дорогого зубоскальчика в Навершье, чтобы выпустить его на свободу.
Я помню ощущение верёвки из болотника, которую я крепко стискивала в ладонях, пока всё больше и больше беснующийся Мигун волок меня по тоннелю к миру наверху. Мы пробрались мимо тенёт, которые не впускали в пещеру посторонних, скользнули за острый выступ и поднялись по ровному склону…
И вот мы пришли и выглянули на залитую солнцем поляну. Корявый корень медной сосны скрывал маленькую дырку входа. Кругом высились величественные деревья, а между ними буйствовали растения Дремучих лесов помельче – сыроивы, колоколицы и пилолисты. Но что я запомнила лучше всего – лучше солнечного света, разбрызганного зайчиками, лучше шелеста раскачивающихся деревьев, лучше гудения лесных пчёл, лучше ухающего кашля далёкого лягвожора, - это шокирующее ощущение ветра на лице.
Внизу, под защитой пещеры, воздух был тёплым и неподвижным. Лишь опускающаяся бумажная шторка у входа в дом создавала легчайший ветерок. Поэтому ощущение ветра на лице просто потрясло меня. Я словно бы усохла до размера семечка и была готова улететь прочь в Дремучие леса, чтобы затеряться там навеки.
Сердце бешено заколотилось, я часто, с трудом задышала, а ноги мои подкосились. Я выронила верёвку из болотника – и Мигун, испустив ликующий крик, прыгнул на поляну и скрылся за деревьями.
- Прощай, Мигун! – закричала я вслед. Сердце словно перевернулось в груди, когда щенок скрылся из виду. – Прощай, малыш!
Я было повернулась и собралась поковылять назад в тоннель, всё ещё в шоке от ощущения ветра, играющего моими волосами и шуршащего бумажным платьем, которое было на мне надето, как вдруг раздался вопль:
- Ийеааааоууух!
Это был крик боли. Сердце моё словно пронзило холодом, и все мысли вылетели из головы. Мигун попал в беду! И я должна была что-нибудь сделать.
Я должна была спасти его.
Я рванулась из дыры наружу и понеслась через полянку к деревьям. В следующую секунду я прорвалась через подлесок к маленькому тенистому просвету. И там, с толстой оперённой стрелой в груди, лежал на боку мой милый Мигун.
- Нет! – закричала я, подбегая, бросаясь рядом с ним на колени и подхватывая его голову в сложенные чашей руки.
Раненый щенок поднял на меня взгляд. Его огромные янтарные глаза словно бы молили о помощи. Потом он мигнул – раз, другой… Глаза затуманились, закрылись в третий раз – и больше не открылись.
- Ох, Мигун! – зарыдала я, и едкие слёзы хлынули из глаз и покатились по щекам. – Мигун! Ми…
Хрусь!
За моей спиной послышался хруст сломанной ветки, а за ним последовало низкое гортанное рычание…
Вступление.
Далеко-далеко отсюда находится Край, выступающий над бездной, как резная фигура на носу величественного каменного корабля. С самого края пустынного выступа льётся вниз мощный поток воды – это река Краевая, и это конец её долгого пути. читать дальше
Чуть выше по течению лежат таинственные Каменные Сады, где высокими кучами вздыбились летучие камни, что поднимают в воздух корабли воздушных пиратов. Ещё чуть дальше – и поток пробегает под самой огромной в Крае летучей скалой, на которой построен воздушный город Санктафракс, извивается меж доков и пристаней Нижнего Города, плещет около канализационных труб, по которым в кружащуюся воду сбрасывают отходы городские фабрики и литейные цеха.
За Нижним Городом раскинулись опасные Топи, где блестят огромные пустынные трясины и ползучие грязевые дюны. Поскольку река здесь почти полностью уходит под землю, она подмыла грунт, испещрив его оспинами грязевых ям. И когда давление под поверхностью становится слишком сильным, коварные ядовитые ямы взрываются без предупреждения. Под землёй поток остаётся и тогда, когда пересекает Сумеречный лес. Кое-кто утверждает, что это происходит из-за предательских опьяняющих чащоб – жуткого места, которое лишает разума и чувств тех, кто в нём затерялся, и даже в умиротворении смерти оно отказывает, не позволяя вошедшим под сень деревьев найти путь назад.
И лишь в Дремучих лесах Краевая вновь показывается из-под земли, вбирая в себя притоки и разделяясь на многочисленные протоки, что веером разбегаются по бесконечному лесу, незаметно сплетаясь в источнике всех вод Края, называемом Риверрайз. И этот лабиринт водных потоков – ручьёв, речек, рек, что прыгают по камням быстрыми и стремительными водопадами, что расползлись во все стороны, превратившись в кишащие мошкарой лесные болота, что слились в глубокие, чистые как кристаллы, озёра, – весь этот лабиринт является живой кровью Края, той кровью, что притягивает всех существ этих земель.
Вэйфы и лесные тролли, кучкогномы и дуркотроги, гоблины всех пород – кривозубые, пилозубые, розовоглазые, лопоухие и даже серые. Одни беспощадные, как воинственные орды изукрашенных шрамами плоскоголовых и молотоголовых гоблинов. Другие миролюбивые, как гоблины-мокроноги и их близкая родня, спокойные гоблины-сиропщики. Но все вместе и каждый в отдельности, они зависят от воды, что течёт через их покрытую тёмными лесами родину.
Исследователь нашёл бы в Дремучих лесах бесчисленное количество необычных созданий: от толстолапов-одиночек до стай зубогрызов; от жаб-вонючек, убивающих жертву ядовитым дыханием, до червей-чурбаков, что становятся на дыбы и проглатывают добычу целиком; от словоохотливых троллей-балабол с их странными глазами до бородатых, похожих на бочки, зубоскалов с ноздрями на макушке и с ногами, как у древесной лягвы.
Но среди них есть один странный и немногочисленный народ. Лишь самый отважный естествоиспытатель смел бы надеяться на встречу с ним. Этот народ – из числа самых недоверчивых и таинственных жителей Дремучих лесов – окружил себя такими тайнами и живёт так отшельнически, что большинство учёных сомневается в его существовании и считает, что он – всего лишь часть мифов и легенд.
Однако эти учёные заблуждаются. Тайное племя действительно существует. Оно называется злыднетрогами. Как принято у всех народов Дремучих лесов, предания злыднетрогов передаются от поколения к поколению, из уст в уста. Истории эти повествуют о личной отваге, силе духа, приключениях и открытиях.
Одну из них мы и хотим вам рассказать…
Глава 1.
Зубоскальчик.
Я, Моджин, была когда-то каменным пилотом. Я летала сквозь сердце ледяных штормов, била в Топях гнилососов-альбиносов, сражалась с небесными галеонами среди пылающих железных сосен, в воздухе, чёрном от удушливого дыма… И всё это время я удерживала в небе воздушный корабль. Сейчас я должна использовать всё своё мастерство, чтобы противостоять унынию, которое угрожает уничтожить меня. Осторожно поплыть по его течению, взять обратно под контроль и использовать воспоминания, как вороты и рычаги на платформе летучего камня, как я это проделывала, будучи каменным пилотом…
Я закрываю глаза, глубоко вздыхаю и возвращаюсь назад, назад, к самому началу этой истории, которая зародилась глубоко под Дремучими лесами, в Великой Пещере Трогов – месте, где я, Моджин, дочь Лоэс, дочери Лоам, правнучки первой Пещерной Матери, Аргил, впервые открыла глаза. Сегодня дуб-кровосос одарил меня восемьдесят восьмым годом жизни, и хотя это внушительный возраст даже для злыднетрога, я всё ещё выгляжу, как двенадцатилетняя.
И это – самая главная моя тоска, та печаль, что я скрываю внутри себя, как заботливо оберегаемый летучий камень в клети воздушного корабля. То вниз, то вверх – но всегда внутри.
Сейчас, когда я стою на краю пустынного Риверрайза и смотрю на простирающиеся впереди безбрежные Дремучие леса, моё сердце наливается тяжестью, словно летучий камень, раскалённый пылающими кострами памяти. И тоска – этот ужасный груз в самом сердце моего существа – заставляет меня перешагнуть через край и нырнуть вниз, как этот камень, - туда, в чёрное ничто, откуда уже не будет возврата…
Но мне следует вернуться к самым ранним воспоминаниям – к воспоминаниям о дивной пещере, где я родилась. Слёзы наворачиваются на глаза, стоит лишь подумать о ней…
Она была красивой, такой красивой. Крепкие, похожие на колонны, корни деревьев, что росли в Навершье, простирались в воздухе от сводчатого потолка до мягкой почвы на полу пещеры - те корни, что давали нам всё необходимое для жизни.
Кроме корней священного дуба-кровососа, здесь было множество других. Некоторые, как корешки сладкого колыбельного дерева или жёлтого смаклёвника, кормили нас. Другие – железная сосна, свинцовое и медное деревья – приносили урожай сырья для жилищ. А некоторые – например, корни очаровательной зимницы или нежной плакучей ивы, - мягко сияли, купая пещеру в успокаивающем пастельном свете.
А ещё там было подземное озеро, полное кристально-чистой воды. Близ него, где клубок корней расходился широким веером, мы, троги, построили бумажные капсулки-дома, громоздящиеся один на другом и образующие «троговы соты». Они были круглые и удобные, отделённые друг от друга общими переходами, и когда кто-нибудь был в домиках – днём ли, ночью ли, - те освещались изнутри мерцающими корнесвечками.
Ах, как я любила смотреть на прохладное озеро. Я созерцала мягкий свет троговых сот, отражающийся в тихих водах, и ждала, когда же с уборки урожая корней вернётся Лоэс – моя милая мама.
Уже сколько лет прошло, а я всё ещё так ясно её помню – статную, высокую, в бумажном платье и с великолепными татуировками, покрывавшими её сильные руки и блестящую лысую голову. Тощие, худосочные троги-мужчины трусили рядом с мамой, неся её тяжеленную косу и кран для корней, пока она сама тащила вязанку побегов колыбельного дерева и нектар смаклёвника нам на ужин. Завидев её, я вопила от радости и неслась домой, чтобы успеть зажечь корнесвечки и расстелить обеденную скатерть до того, как мама вернётся.
А после ужина в нашем маленьком сияющем жилище она усаживала меня на пол и расчёсывала, и заплетала, и украшала бусинками, и переплетала шнурками мои волосы, рассказывая при этом разные истории. Это были чудесные повести про злыднетрогов, про первую Пещерную Мать Аргил, и про то, как она основала нашу колонию под корнями священного дуба-кровососа, выкопав с дочерьми первую маленькую пещеру и создав крошечный прудик для росы. Укрытая от ужасов и опасностей Навершья, колония процветала, а пещерка выросла в величественную пещеру трогов, которая была так хорошо мне знакома.
Здесь, в царстве сияющих корней и блестящего озера, не было ни снега, ни дождя, ни ураганов, ни гроз. Пещера укрывала нас. Она дарила нам прохладу, когда жители Навершья плавились от жары, и хранила для нас тепло, когда железные сосны стонали под тяжестью снега и льда. О, пещера не только укрывала, но ещё и хорошо защищала нас.
Любой трог знает, что наверху, в Дремучих лесах, полно племён, ведущих вечную битву. Там постоянно вспыхивают сражения, а мародёрствующие орды грабят соседей и шарятся по деревням друг друга. Ужасные боевые стаи шраек, невежественные банды молотоголовых гоблинов и шайки бродячих работорговцев охотятся на слабых и доверчивых. И, словно бы этого мало, за каждым деревом и на каждой тенистой опушке таятся страшные лесные создания – жабы-вонючки и реющие черви, вжик-вжики и зубогрызы.
Но пока в Навершье все эти племена сражались и все эти твари друг друга жрали, мы, троги, мирно жили, укрываясь под пологом пещеры. А если какой-нибудь нежеланный гость подобрался бы слишком близко ко входу, то священный дуб-кровосос вместе со своим закадычным другом, смоляной лозой, быстренько бы о нём позаботились. Большинство из жителей Навершься знает по горькому опыту, что поляну, на которой пустил корни дуб-кровосос, следует обходить сторонкой. Посему мы, злыднетроги, живём мирно и счастливо в наших прекрасных пещерах подальше от суеты и войн Навершья.
По той же причине мы стали самым таинственным народом бескрайних Дремучих лесов. Немногие жители Навершья видели злыднетрога своими глазами. На самом деле, я обнаружила, что очень многие в нас не верят и считают пустыми россказнями старых троллих-балабол.
Вот что я, будучи маленькой, запоминала, сидя у ног матери, пока та расчёсывала и перевязывала шнурками мои прекрасные струистые оранжевые волосы. Но обе мы знали, что я их потеряю, когда дуб-кровосос подарит мне двенадцатый год жизни и превратит в злыднетрога на Кровавой Церемонии. Ах, Кровавая Церемония, невероятное превращение, которое лишь однажды происходит в жизни трога!..
Ну вот, опять в моём сердце тоскливая тяжесть – эта невыносимая, невыносимая тяжесть. Надо быть осторожной, а не то она сбросит меня вниз. Надо попробовать облегчить её; охладить печаль, как охлаждают перегретый камень, нажимая на спусковой рычаг и осыпая его ледяной землёй, сыпящейся сверху песчинка за песчинкой.
Так, идея: подумаю-ка я о Мигуне…
Точно. Мигун. Мой милый щенок, малыш-зубоскал. Наверное, ему было всего лишь несколько часов отроду, когда я впервые увидела его угнездившимся в огромных, протянутых ко мне, руках мамы.
- Держи, Моджин, цветочек мой, - сказала она радостно, и её налитые кровью глаза сверкнули, когда она вручила мне зверушку. – Смотри, что я тебе принесла.
Я улыбнулась. Хоть матери-злыднетроги и выглядели огромными и страшноужасными, но со своими детьми они были исключительно нежны и заботливы. Подсовывая дочерям на воспитание домашних зверьков, они верили, что те в свою очередь станут хорошими матерями. И Лоэс не была исключением.
- А кто это? – поинтересовалась я.
Мохнатая рыжая тварюшка с сильными задними ногами и большим-пребольшим ртом таращилась на меня широко раскрытыми доверчивыми глазами.
- Жители Навершья зовут их зубоскалами, - улыбнулась в ответ Лоэс. – Этот – ещё щенок. Знаешь, на той медной сосне, что у входа в пещеру, кладка вывелась, и малыш попал в наши тенёта. Из зубоскалов получаются отличные питомцы – они привязчивые, их легко воспитывать, и у нас не будет проблем, потому что он не болтун.
(Мы, троги, никогда не пустим в пещеру существо, которое может выдать тайну нашего существования.)
- Жаль только, что он мальчик, - сказала мама и хихикнула. – Как назовёшь-то?
Я посмотрела на крошечное созданье, и тут же его рот раскрылся, словно в улыбке, а огромные жёлтые глазищи на секунду захлопнулись.
- Мигун, - произнесла я. – Я буду звать его Мигуном.
С этого дня мы с Мигуном были неразлучны. Я кормила его толстыми розовыми червяками, живущими на шишковатых корнях плакучей ивы, причём он их ел только тогда, когда я их давила и они прекращали извиваться. Я кидала скользких червей в широко разинутую пасть щенка, а он нетерпеливо лаял и вилял тонким, как кнут, хвостом.
Мигун быстро подрос на диете из червяков, и мы принялись облазивать с ним всю пещеру сверху донизу. Мы чупахались в свежем озере, гонялись друг за дружкой между гроздьями корней и играли в прятки среди домиков троговых сот. И лишь к одному месту Мигуну не следовало приближаться – к огромной колонне корней дуба-кровососа, находившейся в самом центре пещеры.
Когда эти корни сияли красным светом, он верещал от ужаса и мчался подальше, словно бы чуя, что там, наверху, священный дуб-кровосос глотает какую-то невезучую добычу. Ну, это было и к лучшему, потому что животным не разрешалось входить под корневой купол, где находился главный поильный корень, и где совершалась Кровавая Церемония.
Так, я не должна думать об этом.
Любимое место Мигуна было возле нижнего входа в тоннель, ведущий в Навершье. Всякий раз, когда мы туда приходили, он начинал волноваться и рваться, и высоко подпрыгивать на сильных лапах, вываливая язык из широкой пасти. Он нюхал воздух, идущий снаружи, и в его янтарных глазах загоралось что-то дикое. Порой мне приходилось буквально утаскивать его оттуда на верёвке из корней болотника, привязанной к ошейнику. Но с каждым днём Мигун становился всё сильнее.
Когда я рассказала о его поведении маме, она улыбнулась и нежно взъерошила мне волосы.
- Не забывай, желудёнок, - сказала она, - что настоящий дом Мигуна – Навершье. Он должен жить на самых макушках деревьев, и этот инстинкт зовёт его…
- Но его дом здесь, со мной! – запротестовала я. – Он – мой Мигун, и я люблю его!
- Скоро твоя Кровавая Церемония, - нежно сказала Лоэс. – После неё твои чувства изменятся. У тебя не останется времени на зверьков, ты должна будешь растить свою собственную дочь.
- Я всегда буду любить Мигуна! – закричала я, яростно прижимая к себе щенка.
- Ты хорошо воспитывала его, но если действительно хочешь доказать свою любовь, то отпусти его, прежде чем станешь злыднетрогом, - отозвалась Лоэс.
Всякий раз, когда я вспоминаю дорогие мамины слова, у меня слёзы наворачиваются на глаза. Конечно, она была права. Я знала это, как и положено трогу двенадцати лет отроду. Зато я не знала – да и не могла знать, - что это доказательство любви навсегда изменит мою жизнь.
Я помню всё, как будто это произошло вчера. Лоэс и другие злыднетроги осмотрели меня, отметив, что волосы мои обрели глубокий оранжевый блеск, моя белая кожа стала отливать жемчугом, а глаза засверкали ярче и синее, чем когда бы то ни было. Они сочли, что я готова к превращению в злыднетрога, и поспешили подготавливать главный поильный корень. Моя Кровавая Церемония должна была совершиться на следующий день. Оставалось сделать лишь одно.
Я проснулась с тяжёлым сердцем и трясущимися пальцами, взяла конец Мигунова поводка и отправилась ко входу в пещеру.
Я уводила моего дорогого зубоскальчика в Навершье, чтобы выпустить его на свободу.
Я помню ощущение верёвки из болотника, которую я крепко стискивала в ладонях, пока всё больше и больше беснующийся Мигун волок меня по тоннелю к миру наверху. Мы пробрались мимо тенёт, которые не впускали в пещеру посторонних, скользнули за острый выступ и поднялись по ровному склону…
И вот мы пришли и выглянули на залитую солнцем поляну. Корявый корень медной сосны скрывал маленькую дырку входа. Кругом высились величественные деревья, а между ними буйствовали растения Дремучих лесов помельче – сыроивы, колоколицы и пилолисты. Но что я запомнила лучше всего – лучше солнечного света, разбрызганного зайчиками, лучше шелеста раскачивающихся деревьев, лучше гудения лесных пчёл, лучше ухающего кашля далёкого лягвожора, - это шокирующее ощущение ветра на лице.
Внизу, под защитой пещеры, воздух был тёплым и неподвижным. Лишь опускающаяся бумажная шторка у входа в дом создавала легчайший ветерок. Поэтому ощущение ветра на лице просто потрясло меня. Я словно бы усохла до размера семечка и была готова улететь прочь в Дремучие леса, чтобы затеряться там навеки.
Сердце бешено заколотилось, я часто, с трудом задышала, а ноги мои подкосились. Я выронила верёвку из болотника – и Мигун, испустив ликующий крик, прыгнул на поляну и скрылся за деревьями.
- Прощай, Мигун! – закричала я вслед. Сердце словно перевернулось в груди, когда щенок скрылся из виду. – Прощай, малыш!
Я было повернулась и собралась поковылять назад в тоннель, всё ещё в шоке от ощущения ветра, играющего моими волосами и шуршащего бумажным платьем, которое было на мне надето, как вдруг раздался вопль:
- Ийеааааоууух!
Это был крик боли. Сердце моё словно пронзило холодом, и все мысли вылетели из головы. Мигун попал в беду! И я должна была что-нибудь сделать.
Я должна была спасти его.
Я рванулась из дыры наружу и понеслась через полянку к деревьям. В следующую секунду я прорвалась через подлесок к маленькому тенистому просвету. И там, с толстой оперённой стрелой в груди, лежал на боку мой милый Мигун.
- Нет! – закричала я, подбегая, бросаясь рядом с ним на колени и подхватывая его голову в сложенные чашей руки.
Раненый щенок поднял на меня взгляд. Его огромные янтарные глаза словно бы молили о помощи. Потом он мигнул – раз, другой… Глаза затуманились, закрылись в третий раз – и больше не открылись.
- Ох, Мигун! – зарыдала я, и едкие слёзы хлынули из глаз и покатились по щекам. – Мигун! Ми…
Хрусь!
За моей спиной послышался хруст сломанной ветки, а за ним последовало низкое гортанное рычание…
@настроение:
Моджин, Моджин, Моджин, Моджин!!!!!!!! МООООДЖИН!! 
-
-
27.12.2006 в 21:43А если он разрушился в атмосфере? И падали лишь осколки? Часть сдуло, что-то грохнулось, что-то уронилось за КРАЙ.
-
-
27.12.2006 в 21:48-
-
27.12.2006 в 21:53*закатил глаза*
Я имею в виду, что на безудержно взлетающем вверх Старом Санктафраксе Профессор Темноты разработал такую штуку, которая опустила бы парящую скалу. Но оно опустило её так, что разрушило скалу и рассеялось в атмосфере.